Грузинский монастырь в Иерусалиме

Я оказалась в древнем храме.
О нем мечтала я годами,
хотела посмотреть хоть раз
на то, о чем вела рассказ,
и сердце заходилось дрожью,
когда шагала по дорожке,
и, голову пригнув, входила
в легенду, отрешась от мира.
Шаг отдавался эхом гулким,
как по пустынным переулкам,
но музыка любви звучала,
и сердце громче застучало,
поскольку я, мечту взлелеяв
и образам своим поверив,
зайдя в реальный монастырь,
боялась их не обрести.
Восстановилась связь времен...
И я ,войдя, шепчу : «Шалом!»

В той прекрасной стране

В той прекрасной стране, что влечет непрестанно,
что однажды открылась в величье чудесном,
я хотела бы вновь оказаться, чтоб песни
петь ей и посвящать сокровенные стансы.

Но, конечно, еще не написана та
Песня Песней, чтоб в такт ей задвигались камни,
и влечёт меня, словно магнит, неслучайно
Вечный Город.
                                  Ночами его красота
мне в виденьях приходит.
                                              Лелею мечту
я прогулкой неспешной опять наслаждаться.
Не позволит мне город надолго расстаться -
Вечность вкруг него нарисовала черту.
И за эту черту можно выйти, но вновь
город манит. И это, конечно, любовь!

Аполлония

Полонянка я в Аполлонии.
Крестоносцев пропал здесь след.
Только камни взяли в полон меня
и весны насыщенный цвет.
Бесконечные и беспечные
простирались луга предо мной,
а средь них вокруг камни вечные,
что хранят берега над водой.
Море точит их, камни гордые,
но, держась из последних сил,
носят тайны свои надводные –
кто, когда их сюда приносил,
стены складывал, защищая ту
пядь земли, на которой Бог
ниспослал сюда маки алые
и календулы огонек.
Всё здесь дышит вечностью. Ветрено.
Коршун плавно пишет круги.
Здесь, наверно, напитано кровью всё –
если крепость, то есть и враги.
И из каждой кровавой капельки
маки красные поднялись.
И бушует, ликует, радуясь,
бесконечная буйная жизнь.

Здесь каждый камень дышит стариной

Здесь каждый камень дышит стариной.
Здесь Бог живет – твой и его и мой.
И можно тут по каплям расточать
всю жизнь свою, чтоб заново начать.

Иерусалим, мой вожделенный сон,
ты подарил мне откровений сонм,
мне показав величие и стать.
И прежней мне теперь уже не стать.

Моя любовь не ведает границ.
И я со стаей перелетных птиц
отправлюсь в путь, когда придет зима,
и побреду по улицам одна,

чтоб вслушиваться в голос тишины,
чтоб снова пульс почувствовать Стены,
по Вия Делароса прошагать
в обратном направлении, чтоб вспять

пустить слепой истории поток.
И снова ощутить, что значит Бог...

Иордан

Иордан свои воды несёт, как корону,
он так царственно важен и так непреклонен.
И вода холодна и почти изумрудна,
и почти никогда не бывает безлюдна.

Здесь деревья, склонившись, пытаются также
прикоснуться к воде, утолить свою жажду.
Даже солнце, величьем своим упиваясь,
льнёт к воде, чуть смущенно нам всем улыбаясь.

Здесь крестился Иисус. И священные воды
не зависят от прихотей местной погоды.
И мелея в жару, Иордан неустанно
всем, к нему приходящим, дарит древние тайны.

Кедронское ущелье

Здесь мёртвые торжественно лежат.
До срока запечатаны ворота.
И кожей осязаешь, словно взгляд,
незримое присутствие кого-то.
А пульс камней свой отбивает ритм,
и аритмией кажется движенье
людей, машин. И муэдзинов крик
тревожит вновь Кедронское ущелье.
Я оказалась здесь, стремясь сюда.
Мне островком спокойствия казались
все эти камни, что, прожив года,
стояли на посту, не рассыпались.
Средь них жила я, как в саду камней,
сидела долго, вслушиваясь в недра –
гробницы подавали голоса,
как будто разговаривало небо.
Пророк Захария и безымянный князь,
и тысячи таких же безымянных
вели неспешный для меня рассказ
о прелестях Земли обетованной.
Но телефона инородный звук
нарушил тишину. В дорогу снова.
С высокой лестницы я огляжусь вокруг
и попрошу о нашей встрече новой,
увижу вновь я Гефсиманский сад
и купола Марии Магдалины,
и храм Свечи, столетия подряд
свою главу несущий над маслинами.
Живой истории поток живой
калейдоскопом промелькнув, растает,
пребудет навсегда теперь со мной
и в памяти навеки след оставит.

Посвящается Лене и Стасу

По дороге в Иерусалим
каждый думал, что пройдёт один.
И уже пустились в путь, как вдруг
нас судьба замкнула в общий круг.

Вместе мы прошли дорогу ту,
вместе одолели высоту.
Затаив дыханье, ждали чуда.
И оно возникло ниоткуда. –

С Масличной горы открылся нам
город, не доступный всем ветрам,
а открытый ветрам перемен,
так, как будто не было измен,

так, как будто не лилась здесь кровь,
словно поселилась тут любовь,
нам завещенная с давних пор,
словно не свершился приговор,

точно можно повернуть всё вспять
и историю начать писать...

Аквамарин и бирюза

Аквамарин и бирюза.
Кораллы, рыбки смело пляшут.
Цветы, раскрыв свои глаза,
незимним видом ошарашат.
И кипарисов ровный строй,
и домики на самой круче,
и пальм неспешный разговор
степенной гордости научат.
Здесь красок буйство, шелест волн
и холод ночи над пустыней.
Здесь бедуин несет дозор,
верблюды подставляют спины.
Здесь оказалась я шутя,
зимы несчастное дитя!

Эйн Керем

Заброшены мы были, как десант
в Эйн Керем, этот, право, райский сад, ми потянулись вверх, туда звала
нас церковь, возвышая купола.

Мы шаг за шагом двигались на блеск,
а на горах расположился лес.
Не в силах насладиться красотой,
упорно шли мы по дороге той.

Монах-католик встретил нас, как друг.
Вошли наверх и, оглядясь вокруг,
почувствовали головокруженье –
разрежен воздух, замерло движенье

лишь ощущение вершины мира.
Покой. Молчат и пушки здесь и лиры.
Костел возносит ввысь свои кресты
и порождает новые мечты.

Мы в храм вошли. Там тишина стояла.
И каждый шаг наш эхо отражало.
Но вскоре звуки мессы подхватили,
вверх вознесли и снова опустили

на землю, где покой и благодать.
И это невозможно описать!

Натания

Натания в цвету.
Натания в фаворе.
И ветры буйные
волнуют снова море.
Горбатят берег
дюны в пышных травах,
застыли пальмы
гордо, величаво.
И яхты-бабочки
на горизонте тают,
и цапли белые
над головой летают.
Закат в огне,
и солнце, прячась в море,
себя блюдёт
и в радости и в горе.
Я возвращаюсь мыслями туда –
В Натанию, где плещется вода.