На этой странице Вы можете
читать стихи - Философская лирика поэта
Лидии ОганесянВ чем смысл? В чем истина? Где грань между добром и злом? Божественная сущность мирозданья и наше место в нем? Что жизнь – короткое мгновенье перед лицом Вечности. А что за гранью, там, откуда никто не возвратился? Одни сплошные вопросы!
По тонкой, едва заметной стежке идти на свет истины, чтобы однажды прозреть и принять бесценный дар откровения и, может быть, на шаг приблизиться к постижению тайны.
По тонкой, едва заметной стежке идти на свет истины, чтобы однажды прозреть и принять бесценный дар откровения и, может быть, на шаг приблизиться к постижению тайны.
Для раскрытия текста кликните (нажмите) на название.
Мне прежде было жаль ушедших лет,
теперь же жаль мгновений озаренья,
когда вдруг понимаешь, что творенье
достойно и потерь и седины.
Проходят годы, и уходит свежесть,
но седина дороже их стократ.
И осознанье прожитых утрат
мне дарит мудрость и рождает нежность.
Теперь я научилась понимать
траву в её неслышном лепетанье,
полёты облаков в прозрачной выси
не кажутся бессмысленным круженьем.
Я знаю, это - Неба притяженье
и вечности движение навстречу.
Мне так понятны голос немоты
и выразительность безмолвной ночи,
когда всё повисает многоточьем,
и контуры съедаются во тьме.
Я чту гармонию безмолвия и звука,
сверканье света и его подруги
всепоглощающие чёрные зрачки.
Что до людей? Их мир не прост, но ясен. -
Из одиночеств соткано ненастье,
а в праздники - все заняты собой,
но каждый тайно грезит о любви,
мечтой о ней отравлены с рожденья
и ей живут, как будто наважденье
не в силах победить, но и тогда
пытаются услышать голос свыше,
хоть вправду ничего совсем не слышат,
но счастья просят, просят продолженья,
чтоб не нарушить вечного движенья
безмолвных, но манящих облаков,
не знающих ни злата, ни оков.
теперь же жаль мгновений озаренья,
когда вдруг понимаешь, что творенье
достойно и потерь и седины.
Проходят годы, и уходит свежесть,
но седина дороже их стократ.
И осознанье прожитых утрат
мне дарит мудрость и рождает нежность.
Теперь я научилась понимать
траву в её неслышном лепетанье,
полёты облаков в прозрачной выси
не кажутся бессмысленным круженьем.
Я знаю, это - Неба притяженье
и вечности движение навстречу.
Мне так понятны голос немоты
и выразительность безмолвной ночи,
когда всё повисает многоточьем,
и контуры съедаются во тьме.
Я чту гармонию безмолвия и звука,
сверканье света и его подруги
всепоглощающие чёрные зрачки.
Что до людей? Их мир не прост, но ясен. -
Из одиночеств соткано ненастье,
а в праздники - все заняты собой,
но каждый тайно грезит о любви,
мечтой о ней отравлены с рожденья
и ей живут, как будто наважденье
не в силах победить, но и тогда
пытаются услышать голос свыше,
хоть вправду ничего совсем не слышат,
но счастья просят, просят продолженья,
чтоб не нарушить вечного движенья
безмолвных, но манящих облаков,
не знающих ни злата, ни оков.
Мы все у неизбежности в плену.
Так дай нам Бог снести и эту пытку,
когда любая плата за ошибку
лишь умножает прежнюю вину.
Нам всем до невозможности везло
в иные дни, подернутые ряской.
И память возвращает яркость красок
прошедшим дням беспамятству назло.
И в чем вина: в неверии, в вине,
в безвременье, в безмолвном искупленье?
А может быть, в отчаянном стремленье
дойти, а не проспать в бессильном сне?
И по ночам мы распаляли мозг,
чтобы случайно не заснуть навеки,
и строили словесные ковчеги,
надеясь на спасение всерьез.
И знали, что известен каждый шаг
и на земле и в поднебесье духа,
ну, а пока - вокруг одна разруха
вершила суд, все превращая в прах.
Так встреча наша под вороний грай
и на руинах собственного града
произошла.Но, кажется, награда
такая в этом аде - сущий рай.
Так дай нам Бог снести и эту пытку,
когда любая плата за ошибку
лишь умножает прежнюю вину.
Нам всем до невозможности везло
в иные дни, подернутые ряской.
И память возвращает яркость красок
прошедшим дням беспамятству назло.
И в чем вина: в неверии, в вине,
в безвременье, в безмолвном искупленье?
А может быть, в отчаянном стремленье
дойти, а не проспать в бессильном сне?
И по ночам мы распаляли мозг,
чтобы случайно не заснуть навеки,
и строили словесные ковчеги,
надеясь на спасение всерьез.
И знали, что известен каждый шаг
и на земле и в поднебесье духа,
ну, а пока - вокруг одна разруха
вершила суд, все превращая в прах.
Так встреча наша под вороний грай
и на руинах собственного града
произошла.Но, кажется, награда
такая в этом аде - сущий рай.
Мы заменяем мир реальный
на мир незримый, виртуальный.
Не помышляя о замене,
мы радуемся перемене.
И кажется, что мир наполнен
друзьями, песнями. И в сонме
рождённых образов витаем,
себя по каплям расточаем.
Ждём откровений, ждём признанья,
проникновенья в тайну знанья,
и грезится, что будет вечность,
но наяву лишь быстротечность
всего, что дарит вдохновенье.
И без ответного движенья,
которое одето в строки,
мы так безумно одиноки!
на мир незримый, виртуальный.
Не помышляя о замене,
мы радуемся перемене.
И кажется, что мир наполнен
друзьями, песнями. И в сонме
рождённых образов витаем,
себя по каплям расточаем.
Ждём откровений, ждём признанья,
проникновенья в тайну знанья,
и грезится, что будет вечность,
но наяву лишь быстротечность
всего, что дарит вдохновенье.
И без ответного движенья,
которое одето в строки,
мы так безумно одиноки!
Надеялась напрасно, что сдержу
себя. И снова выгляжу нелепо.
- Сыночек, под ноги смотри! – твержу.
А он всё норовит глядеть на небо.
Не ходит, а бежит. Вот - вот взлететь
готов, но окрик сковывает крылья,
и падает ребенок от бессилья
мне объяснить, что небо – тоже твердь.
А я, отягощённая ученьем,
во всём виню земное притяженье.
себя. И снова выгляжу нелепо.
- Сыночек, под ноги смотри! – твержу.
А он всё норовит глядеть на небо.
Не ходит, а бежит. Вот - вот взлететь
готов, но окрик сковывает крылья,
и падает ребенок от бессилья
мне объяснить, что небо – тоже твердь.
А я, отягощённая ученьем,
во всём виню земное притяженье.
На зыбкой грани дня и ночи
Ты – плод творенья моего.
То отблеск дня роняют очи,
То угасает свет его.
Тот свет есть отголосок Бога.
И в демонической борьбе
Душа постигнуть может многое –
Всё, что внутри и что вовне.
Ты – плод творенья моего.
То отблеск дня роняют очи,
То угасает свет его.
Тот свет есть отголосок Бога.
И в демонической борьбе
Душа постигнуть может многое –
Всё, что внутри и что вовне.
Ни шага больше. Ни движенья, жеста.
Мы , как деревья, привыкаем к месту
и пьем корнями влагу, чтоб испить
до дна всю чашу и не утолить
ни жажды счастья, ни законов силы,
твердящих о бескрайности небес.
Душа несет нас в теле, словно крест.
И мы распяты на своих же крыльях.
Мы , как деревья, привыкаем к месту
и пьем корнями влагу, чтоб испить
до дна всю чашу и не утолить
ни жажды счастья, ни законов силы,
твердящих о бескрайности небес.
Душа несет нас в теле, словно крест.
И мы распяты на своих же крыльях.
Но нет ни радости, ни облегченья.
Жизнь продолжает прежнее теченье.
Свобода - лишь отчаянное бегство
в дремучее простуженное детство,
где в суете простое слово "мама"
звучит бессмысленно, надрывно, но упрямо,
потом друзья, подруги, муж и сын...
Но стало ясно: даже Бог - один -
в своей неограниченной свободе
на окружённом нимбом небосводе.
Жизнь продолжает прежнее теченье.
Свобода - лишь отчаянное бегство
в дремучее простуженное детство,
где в суете простое слово "мама"
звучит бессмысленно, надрывно, но упрямо,
потом друзья, подруги, муж и сын...
Но стало ясно: даже Бог - один -
в своей неограниченной свободе
на окружённом нимбом небосводе.
Ночных небес пронзительный мотив
звучит во мне и сотни строк рождает,
и эта полифония звучит.
Произношу. И звуки словно тают.
И думаю, что нужно записать
стихи небес. Рука не успевает
угнаться за стремительностью месс
космических. Открытие пронзает:
я чувствую, что звук в меня проник,
он так велик, могуч и многолик,
и так легко собою заполняет,
и я, как чаша, до краев полна,
когда мотив нахлынет, как волна,
и в той пучине голос мой расстает.
звучит во мне и сотни строк рождает,
и эта полифония звучит.
Произношу. И звуки словно тают.
И думаю, что нужно записать
стихи небес. Рука не успевает
угнаться за стремительностью месс
космических. Открытие пронзает:
я чувствую, что звук в меня проник,
он так велик, могуч и многолик,
и так легко собою заполняет,
и я, как чаша, до краев полна,
когда мотив нахлынет, как волна,
и в той пучине голос мой расстает.
Ночь, опустив свои крыла,
накрыла двор и сад вуалью.
Мерцанье звезд и их игра
меня наполнили печалью.
Как август быстро наступил
в стремлении самосожженья,
и холод ночи сад накрыл,
как будто не было кипенья,
как будто лишь семь дней назад
не нас здесь плавило от зноя.
Ночь холодна, а звездный взгляд
меня лишает вновь покоя.
Вот-вот наступит звездопад –
напоминанье о кончине,
ведь в мирозданье нет преград,
а только следствия причины.
накрыла двор и сад вуалью.
Мерцанье звезд и их игра
меня наполнили печалью.
Как август быстро наступил
в стремлении самосожженья,
и холод ночи сад накрыл,
как будто не было кипенья,
как будто лишь семь дней назад
не нас здесь плавило от зноя.
Ночь холодна, а звездный взгляд
меня лишает вновь покоя.
Вот-вот наступит звездопад –
напоминанье о кончине,
ведь в мирозданье нет преград,
а только следствия причины.
Оборвалась струна.
И спасения нет.
Я осталась одна
в этой бездне из бед.
Какофония звуков
и хаос вокруг.
И как будто замкнулся
невидимый круг.
И свела немота,
связки рвет изнутри.
Оборвалась струна,
что связала все три
жизни. Как часовой,
отстояв на посту,
разучилась душа
узнавать пустоту.
Но, припомнив себя,
прочитала ответ:
в угасании жизни
спасения нет.
Не паденье – паренье
завещано. Ввысь
устремляюсь, себе
повторяя: держись!
Удержись на высоком
хребте немоты.
Век еще не окончен.
У этой черты
откровенья приходят.
И прожитых лет
здесь не жаль.
Немоты ускользающий свет
в осознанье проникнет...
И спасения нет.
Я осталась одна
в этой бездне из бед.
Какофония звуков
и хаос вокруг.
И как будто замкнулся
невидимый круг.
И свела немота,
связки рвет изнутри.
Оборвалась струна,
что связала все три
жизни. Как часовой,
отстояв на посту,
разучилась душа
узнавать пустоту.
Но, припомнив себя,
прочитала ответ:
в угасании жизни
спасения нет.
Не паденье – паренье
завещано. Ввысь
устремляюсь, себе
повторяя: держись!
Удержись на высоком
хребте немоты.
Век еще не окончен.
У этой черты
откровенья приходят.
И прожитых лет
здесь не жаль.
Немоты ускользающий свет
в осознанье проникнет...
Отгоревший пепел слов.
Глаз блестящая парча.
В эту ночь не надо снов.
День проходит хохоча.
И улыбку прячет лень.
И душа пуста насквозь.
Наступает новый день,
чтобы чувствовать поврозь.
Облетает сада цвет.
Отлетает блеск луча.
И любви угаснет свет,
как оплывшая свеча.
В доме тихо - не поют,
Никого не встречу тут
Опустевший мой приют
одиночеством зовут.
Глаз блестящая парча.
В эту ночь не надо снов.
День проходит хохоча.
И улыбку прячет лень.
И душа пуста насквозь.
Наступает новый день,
чтобы чувствовать поврозь.
Облетает сада цвет.
Отлетает блеск луча.
И любви угаснет свет,
как оплывшая свеча.
В доме тихо - не поют,
Никого не встречу тут
Опустевший мой приют
одиночеством зовут.
Отпустив всех
на все четыре стороны,
чувствуешь облегчение,
ибо привязки и влечения
лишь поначалу
скрашивают жизнь,
а позже - сжимают
цепями стальными запястья,
и полагаешь наивно,
что это и есть счастье.
Но счастье так же случайно,
как и несбыточно,
вьётся и вьётся
слабой надежды ниточка
через встречи и
сквозь разочарования,
обретая в пути
не счастье земное,
но знание.
И продолжаешь путь
под бременем тяжким,
понимая, что жизнь,
всего лишь смерти оттяжка.
на все четыре стороны,
чувствуешь облегчение,
ибо привязки и влечения
лишь поначалу
скрашивают жизнь,
а позже - сжимают
цепями стальными запястья,
и полагаешь наивно,
что это и есть счастье.
Но счастье так же случайно,
как и несбыточно,
вьётся и вьётся
слабой надежды ниточка
через встречи и
сквозь разочарования,
обретая в пути
не счастье земное,
но знание.
И продолжаешь путь
под бременем тяжким,
понимая, что жизнь,
всего лишь смерти оттяжка.
Держась за прошлое, мы лишаем себя
настоящего и будущего.
Вся жизнь - лишь грёзы и мечты,
что встретишься чудесный ТЫ.
И в ожидании чудес
проходит жизнь - дремучий лес.
Мечтой согрета пустота -
потом желанная черта -
дрожанье в предвкушенье счастья
и обладанье, как ненастье,
собой затмившее мечту
и затаённое дыханье.
Желанно чудо обладанья,
но сеет только пустоту.
На расстоянье - журавель,
ну а объятиях - синица!
Но разве это счастье снится
и разве грезим наяву
мы этим будничным, простым,
неромантичным тела пленом?
И жизнь проходит. Тянет тленом.
И тени наши, словно дым -
табачный дым - летят по свету
безлико, грустно и бесцветно.
Вот то ли дело - миг волненья,
когда, нахлынув, как волна,
из прошлого даря мгновенья
любви, находит нас весна,
когда так юны и упруги,
друг другу подавали руки,
И грань была почти близка,
почти пьяняще достижима,
но мы упрямо плыли мимо,
терпенье испытав сполна.
Об этом нынче, лишь случайно,
приходит память, озарив
прошедшее мерцаньем тайны,
смысл в настоящем подарив.
И в омут памяти и в чувства
кидаясь, позабыв про страх,
мы заменяем жизнь искусно
на те же грёзы впопыхах.
И отстрадав и умилившись
своей изысканностью вновь,
вдруг понимаем, что случайно
вернулась прежняя любовь.
Но... всё, что неподвластно тлену,
теряем с легкостью повес,
и забываем непременно,
что жизнь идёт сейчас и здесь,
что в прошлом можно заблудиться,
меняя адреса и быт,
с собой возить любимых письма,
чтоб не забыть, что значит "быть".
И не её любить как прежде,
любить в себе любовь свою.
В воспоминаньях быть безбрежным,
чтоб отдалить момент надежды,
стоять у бездны на краю,
разрушить дом, покинуть кров,
разбить чужое полусчастье.
А позже - ощутить ненастье
любви, не сбывшейся в другом.
настоящего и будущего.
Вся жизнь - лишь грёзы и мечты,
что встретишься чудесный ТЫ.
И в ожидании чудес
проходит жизнь - дремучий лес.
Мечтой согрета пустота -
потом желанная черта -
дрожанье в предвкушенье счастья
и обладанье, как ненастье,
собой затмившее мечту
и затаённое дыханье.
Желанно чудо обладанья,
но сеет только пустоту.
На расстоянье - журавель,
ну а объятиях - синица!
Но разве это счастье снится
и разве грезим наяву
мы этим будничным, простым,
неромантичным тела пленом?
И жизнь проходит. Тянет тленом.
И тени наши, словно дым -
табачный дым - летят по свету
безлико, грустно и бесцветно.
Вот то ли дело - миг волненья,
когда, нахлынув, как волна,
из прошлого даря мгновенья
любви, находит нас весна,
когда так юны и упруги,
друг другу подавали руки,
И грань была почти близка,
почти пьяняще достижима,
но мы упрямо плыли мимо,
терпенье испытав сполна.
Об этом нынче, лишь случайно,
приходит память, озарив
прошедшее мерцаньем тайны,
смысл в настоящем подарив.
И в омут памяти и в чувства
кидаясь, позабыв про страх,
мы заменяем жизнь искусно
на те же грёзы впопыхах.
И отстрадав и умилившись
своей изысканностью вновь,
вдруг понимаем, что случайно
вернулась прежняя любовь.
Но... всё, что неподвластно тлену,
теряем с легкостью повес,
и забываем непременно,
что жизнь идёт сейчас и здесь,
что в прошлом можно заблудиться,
меняя адреса и быт,
с собой возить любимых письма,
чтоб не забыть, что значит "быть".
И не её любить как прежде,
любить в себе любовь свою.
В воспоминаньях быть безбрежным,
чтоб отдалить момент надежды,
стоять у бездны на краю,
разрушить дом, покинуть кров,
разбить чужое полусчастье.
А позже - ощутить ненастье
любви, не сбывшейся в другом.
Причудливый узор
Причудливый узор
мне вышьет жизнь.
Скроит мне платье
по лекалу боли.
И тонкой нитью
золотой – любовью –
заткет канву,
преподнося сюрприз.
Так постигаю я
тончайший смысл,
и меж слезой и смехом
нет отличья.
В порыве чувств
сметает безразличье
решимость жить,
свой продолжая бег.
Прошлое идёт по следу,
празднуя свою победу.
Целое разбив на части,
разрушает миф о счастье.
Как мукУ сквозь сито, мУку
сеет, не внемля рассудку.
Прошлое – лихой советчик.
Суд судьбы - истец, ответчик.
Кровью писан приговор:
прошлое – молва – позор.
празднуя свою победу.
Целое разбив на части,
разрушает миф о счастье.
Как мукУ сквозь сито, мУку
сеет, не внемля рассудку.
Прошлое – лихой советчик.
Суд судьбы - истец, ответчик.
Кровью писан приговор:
прошлое – молва – позор.
Я под лунным вечерним
тускнеющим небом одна.
Этот вечер такой же, как день,
одинокий, осенний.
День тягучий прошёл
в суете и поддельном веселье.
Ночь настала почти,
но устала она и бледна.
И свеча догорит,
но оплакивать нам не пристало
смерть любую,
ведь жизнь коротка,
и прожито немало.
И уж лучше сгореть,
одарив чью - то жизнь, отогреть
хоть на миг, потому что
любое горение - смерть.
тускнеющим небом одна.
Этот вечер такой же, как день,
одинокий, осенний.
День тягучий прошёл
в суете и поддельном веселье.
Ночь настала почти,
но устала она и бледна.
И свеча догорит,
но оплакивать нам не пристало
смерть любую,
ведь жизнь коротка,
и прожито немало.
И уж лучше сгореть,
одарив чью - то жизнь, отогреть
хоть на миг, потому что
любое горение - смерть.
Потоку быстрому под стать,
плыву вперед, теченью вспять.
Мне так хотелось стать рекою,
чтоб надо мной лишь голубое
пространство неба возвышалось.
Но не река я. И осталось
мне из последних сил грести
ей вопреки, пытая волю.
Но как сравниться мне с рекою?
Уж лучше быть с ней по пути.
Свершив открытие такое,
взгляну на небо голубое
и просто подчинюсь теченью,
и стану я беззвучной тенью.
плыву вперед, теченью вспять.
Мне так хотелось стать рекою,
чтоб надо мной лишь голубое
пространство неба возвышалось.
Но не река я. И осталось
мне из последних сил грести
ей вопреки, пытая волю.
Но как сравниться мне с рекою?
Уж лучше быть с ней по пути.
Свершив открытие такое,
взгляну на небо голубое
и просто подчинюсь теченью,
и стану я беззвучной тенью.
Пространство и время
раздвинули мир в бесконечность
и сжались до точки.
Я в точку вгляжусь,
словно в глаз телескопа, ища
пространство, ведь знаю,
что время найти невозможно,
ищу я пространство,
куда поместилась душа.
Но время танцует
и вихрем закружит пространство
в стремительном вальсе,
подбросив лазоревый шлейф,
И схлынет волною.
Останется в воспоминаньях
ракушка морская
как память живая о тех,
кто канул в пучину,
вне времени и вне пространства,
где Бог бесконечность
дарует им как постоянство.
Ракушкой морскою
закрутится время в спираль,
в пространство подбросив вуаль.
раздвинули мир в бесконечность
и сжались до точки.
Я в точку вгляжусь,
словно в глаз телескопа, ища
пространство, ведь знаю,
что время найти невозможно,
ищу я пространство,
куда поместилась душа.
Но время танцует
и вихрем закружит пространство
в стремительном вальсе,
подбросив лазоревый шлейф,
И схлынет волною.
Останется в воспоминаньях
ракушка морская
как память живая о тех,
кто канул в пучину,
вне времени и вне пространства,
где Бог бесконечность
дарует им как постоянство.
Ракушкой морскою
закрутится время в спираль,
в пространство подбросив вуаль.
А солнце, заглянув в окно,
мне подарило вдруг тепло.
И заискрилось всё вокруг,
Как будто ты пришел, мой друг.
Но нет тебя, ты далеко,
а в небесах лишь облако
парит. Его слегка поток
подталкивает на восток.
Вокруг покой, в природе лад.
Монисто листьев лишь звенят,
отстукивая ритм минут.
И скоро нас не будет тут.
Мой сад и дом укроет снег.
И буду грезить о весне,
о запахе земли и трав,
и о деревьях в кружевах
нежнейшей молодой листвы.
Но это будут сны, увы!
мне подарило вдруг тепло.
И заискрилось всё вокруг,
Как будто ты пришел, мой друг.
Но нет тебя, ты далеко,
а в небесах лишь облако
парит. Его слегка поток
подталкивает на восток.
Вокруг покой, в природе лад.
Монисто листьев лишь звенят,
отстукивая ритм минут.
И скоро нас не будет тут.
Мой сад и дом укроет снег.
И буду грезить о весне,
о запахе земли и трав,
и о деревьях в кружевах
нежнейшей молодой листвы.
Но это будут сны, увы!
©2012 Все права принадлежат автору.При перепечатке ссылка на на САЙТ обязательна.
На этом сайте вы можете без СМС, он - лайн, без ожидания и рекламы действительно